Приведя еще несколько менее значительных замечаний, Найтó приходит к выводу, что гексаграммы первоначально состояли не из 6 черт каждая, а из меньшего (и не обязательно одинакового) количества черт; лишь впоследствии они могли пополняться для достижения некоего единообразия текста. И эта, т.е. ныне известная, редакция текста произведена незадолго до установления династии Цинь, т.е. до 221 г. до н.э.
Предположение Найтó построено на явлении, замеченном почти в половине всего материала. Это – достаточно прочное основание. Со своей стороны, мы могли бы его еще подкрепить тем, что мантические термины "начало", "проницание", "определение", "стойкость" существуют только примерно в половине гексаграмм. А в материалах, приведенных Найтó, намечается тенденция текста скорей не к шестичастной форме главки, а к пятичастной.
В связи с этим приходит на ум гипотеза, что гексаграммы были развиты из более старых пентаграмм путем прибавления к каждой из них альтернативно одной черты: световой или теневой. Таких пентаграмм могло быть только 32. А создание пятичастных гадательных афоризмов, при общей тенденции к пятеричности в Китае, вполне естественно (ср. пять стихий, пять цветов, пять тонов в китайской гамме и т.д. вплоть до пяти "палат" Сунь Ят-сена) [485] .
Мы видим, что статья Найтó проливает некоторый свет на историю составления гексаграмм. На ряде других вопросов, важных для изучения нашего памятника, Найтó не останавливается, потому что они изучены были уже прежде в работе Хонда Нариюки, которая впоследствии была соединена им с рядом других его статей и издана как глава упоминавшейся уже книги "Об истории китайского каноноведения". Хонда начинает главу о возникновении "Книги перемен" с указания на два списка носителей традиции изучения памятника. Один список помещен в отделе "Биографии учеников Конфуция" "Исторических записок" Сы-ма Цяня [486] , другой – в отделе "Биографии конфуцианцев" ("Жу линь чжуань") "Истории Хань" ("Хань ту"). Они не идентичны как в последовательности имен, так и в их выборе, но и тот и другой начинаются с Конфуция. Это указывает лишь на то, что при Ханьской династии "Книга перемен" уже была тесно связана с именем Конфуция, но это, конечно, еще не неоспоримое доказательство знакомства Конфуция с нею. Мы увидим далее, почему нет оснований связывать "Книгу перемен" с Конфуцием, здесь же изложим взгляды Хонды.
по "Историческим запискам":
1. Конфуций
2. Шан Цюй
3. Хань Би, цзы-Хун
4. Цяо цзы-Юн, Цы
5. Чжоу цзы-Цзя, Шу
6. Гуан цзы-Чэн, Юй
7. Тянь цзы-Чжуан, Хэ
8. Ван цзы-Чжун, Тун
9. Ян Хэ
На этом список кончается.
по "Истории Хань":
1. Конфуций
2. Шан Цюй, цзы-Му
3. Цяо Би, цзы-Юн
4. Хань Би, цзы-Гун
5. Чжоу Чоу, цзы-Цзя
6. Сунь Юй, цзы-Чэн
7. Тянь Хэ, цзы-Чжуан
8. Ван Тун, цзы-Чжун
9. Ян Хэ
Список продолжен преемниками Тянь Хэ (цзы-Чжуана), которые были у него кроме Ван Туна (цзы-Чжуна):
1) Чжоу Ван-сунь , 2) Дин Куань и 3) Фу-шэн . Кроме того, у Дин Куаня был преемник Тянь Ван-сунь , а у последнего преемники: 1) Ши Чоу , 2) Мэн Си и 3) Лян Цю-цзя . На этом кончается данный позднейший (но и более полный, если не более верный) список.
Уже простое сопоставление этих списков показывает значительные расхождения. Иногда это – транскрипция разными иероглифами одного и того же разговорного термина, например "юй":
После этого на обильном материале цитат, археологических памятников и на данных пиктографического анализа некоторых терминов Хонда доказывает, что система гадания на панцирях возникла раньше, чем гадание на стеблях тысячелистника, лежащее в основе "Книги перемен". Первая система гадания, как об этом свидетельствуют гадательные кости из Хэнани [489] , существовала во всяком случае уже до Чжоуской династии. При Чжоу же система гадания на тысячелистнике не только уже существовала, но и получила несравненно большее распространение, чем гадание на черепахе и костях, хотя теоретически последнее признавалось более совершенным. Причину победы растительного оракула над анималистическим Хонда усматривает в большей простоте и общедоступности системы гадания на тысячелистнике. Но причин японский ученый касается лишь вскользь; его больше занимает констатирование факта, чем причины его появления. Во всяком случае, свидетельство победы одной системы гадания над другой Хонда видит в том, что гадание на тысячелистнике зарегистрировано в "Цзо чжуани" 16 раз, а гадание на панцирях – всего один раз [490] .
От этого Хонда переходит к вопросу о дате составления "Книги перемен". Он указывает, что цитата из гл. VII (§16/17) "Лунь юя" – единственное упоминание "Книги перемен" в ранней конфуцианской литературе – недостаточно документальна, так как в более авторитетном списке "Лунь юя" [491] в той же фразе слово "перемены" отсутствует, а на его месте стоит созвучное слово "тоже" (в данном контексте "даже"), т.е. вместо: "Если бы мне прибавить несколько лет и пятьдесят [лет] на изучение "[Книги] перемен", то можно было бы благодаря этому не делать больших ошибок" [492] , следует читать: "... и пятьдесят [лет] на учение, то даже я мог бы благодаря этому обойтись без больших ошибок" [493] . Уже это показывает, что вопреки свидетельству Сы-ма Цяня, построенному как раз на неправильной цитате из "Лунь юя", Конфуций не имел отношения к "Книге перемен". Свое заключение Хонда подтверждает еще словами Конфуция о его отрицательном отношении к гаданию. Так, отделив наш памятник от какой бы то ни было связи с Конфуцием, Хонда указывает, что приблизительную дату создания книги можно определить исходя из того, что она еще не упоминается у Мэн-цзы и уже упоминается у Сюнь-цзы. Хонда делает вывод, что известная нам редакция памятника появилась вскоре после Мэн-цзы [494] .