""Чжоу" – это название династии. "Перемены" – это название книги. Ее символы начертаны Фу-си и имеют значение взаимной смены и изменчивости. Поэтому [и книга] называется "Перемены". Что же касается ее афоризмов, то они приложены Вэнь-ваном и Чжоу-гуном. Поэтому ["Перемены"] называются Чжоускими".

Мы здесь сразу же читаем школьные, традиционные суждения Чжу Си, который был, однако, блестящим филологом и критиком текста. Это видно, например, в его афоризмах о "Книге перемен" (так называемых "Хо вэнь"), в его замечательных изысканиях о таких трудных текстах, как "Чу цы" [644] , "Чжоу и цань тун ци" и т.п. Но в этом школьном комментарии Чжу Си прежде всего педагог, не желающий филологическими изысканиями запутывать учащегося [645] .

Но вот как начинается комментарий, написанный Итó Тóгаем:

""И" имеет значение "изменчивость". В глубокой древности, когда еще не было иероглифов, были начертаны символы для того, чтобы в них полностью выразить образы смены убывания и возрастания тьмы и света, чтобы [по ним] гадать об удаче и неудаче в деятельности людей. Потому [эта книга] называется "Перемены". Ко времени рубежа между династиями Инь и Чжоу она была снабжена афоризмами. Поэтому ее называют "Чжоуской [книгой] перемен" в отличие от "Перемен" династий Ся и Инь[...]".

Конечно, у Итó Тóгая не все проблемы подвергнуты серьезной критике, но, во всяком случае, к "авторам" книги он относится критически. Так, работа Ито представляет собой некоторый шаг вперед по сравнению с Чжу Си.

Выбранные мною для иллюстрации Чжу Си и Итó Тóгай – не единственные комментаторы. Это, скорее, два противоположных типа исследователей. На их примере мы видим, что существовали две школы интерпретаторов: школа традиционная и школа критическая. К первой из них приходится отнести таких авторов, как Кун Ин-да, работавшего по заказу правительства, и в меньшей степени – Чэн И-чуаня, а также Чжу Си. Вторая школа представлена в работах Оу-ян Сю, Дяо Бао, Итó Тóгая и др. Вообще же в комментариях на "Книгу перемен" далеко не всегда так ярко выступают различия этих школ. Следует иметь в виду, что всегда существовали и комментаторы-эклектики.

Мы уже видели, что "Десять крыльев" представляют собою собрание глосс, комментариев и трактатов, посвященных основному тексту "Книги перемен". Но наше суждение о них как о древнейших комментариях (а не об основном тексте) выступит еще более выпукло из рассмотрения их использования в позднейших комментариях.

Собственно, различия традиций, отраженные в "Десяти крыльях", служили прототипом разным комментариям, и отсутствие единства понимания "Книги перемен" в "Десяти крыльях" послужило благоприятной почвой для многообразия личных мнений позднейших комментаторов.

Параллельное изучение "Десяти крыльев" и ряда позднейших комментариев привело меня к наблюдению, что одни комментаторы теснее связаны пониманием "Книги перемен" и методом ее изучения с одними текстами из "Десяти крыльев", другие – с другими. Результат этой работы может быть выражен в следующей схеме (см. сл. с).

Из этой схемы видно, какую большую роль играл Ван Би как звено, связующее трактаты из "Десяти крыльев" с сунской (в данном случае философской) школой комментаторов. Поэтому необходимо указать хотя бы на некоторые прототипы его комментария, находимые в "Си цы чжуани" и "Шо гуа чжуани" (1).

Так, в "Си цы чжуани" читаем:

"Учитель сказал: "Письмо не до конца выражает речь, как речь не до конца выражает мысль. Но если это так, то не были бы неизреченными до конца мысли совершенномудрых людей?" Учитель сказал: "Совершенномудрые люди создали образы, чтобы в них до конца выразить мысли. Они установили символы, чтобы в них до конца выразить воздействия мира на человека и человека на мир. Они приложили афоризмы, чтобы в них до конца выразить свои речи [...]"" [646] .

Как известно, и Ван Би разрабатывал отношения слова, образа и мысли. Далее Ван Би очень занимал вопрос о "познании идеи". Вот прототип его рассуждений, который находится в "Шо гуа чжуани" (1): "Познай все идеи, постигни всю сущность, – тогда подойдешь к пониманию рока" [647] .

С другой стороны, Ван Би еще не до конца понимал и выражал объект и его идею. Сунские же философы вполне понимали это различие, и, например, Чэн И-чуань пишет в своем комментарии:

"Идея – бестелесна. Поэтому ее значение выражается при посредстве образа. [Идея] Творчества выражена в образе дракона, ибо он таков, что непостижимы его чудесные превращения. Вот почему он как образ выражает метаморфозы творческого пути, прибавление и убыль силы света, выступление и отступление совершенномудрого человека [...]".

Так, мы видим, что Ван Би – своего рода звено, связующее древнейшие трактаты о "Книге перемен" с сунскими комментариями, они создали философское понимание "Книги перемен", как и Оу-и, поднявший ее на высокий уровень философского понимания и на ее материалах разработавший вопрос об отношении нового акта познания к содержанию прежде накопленного знания. Сунские авторы и особенно Оу-и могут быть использованы для критической интерпретации "Книги перемен".

* Су Чже [648] .  

Глава X

Влияние "Книги Перемен" на китайскую философию: конфуцианскую, даосскую и буддийскую

Конфуций говорил: "Я не говорю о сверхъестественном, о насилии, о смуте и о духах" ("Лунь юй", VII, 21/22) [649] . А в "Шо гуа чжуани" мы читаем: "В древности, когда совершенномудрые люди создавали [ученье о] переменах, они глубоко вникли в ясность духов и породили оракул на тысячелистнике" [650] . Совершенно очевидно, что рационалист Конфуций не мог иметь ничего общего с иррациональной мантикой, которая была в его время ведущим содержанием "Книги перемен". Поэтому прав японский синолог Цуда Сокити, когда он утверждает, что "Книга перемен" была принята не Конфуцием, а конфуцианцами много лет спустя после его смерти [651] . И, действительно, совершенно различны мировоззрение Конфуция, требовавшего в первую очередь "выправления имен", т.е. раз навсегда установленного отношения номенклатуры de jure и de facto, стремившегося всегда к незыблемой неизменности документа, и основная концепция "Книги перемен" – концепция изменчивости.

И в отношении языка приходится признать то же. Мы уже видели, что язык "Книги перемен" представляет собою совершенно иной диалект, чем диалект Конфуция. И по времени составления ее основной текст был создан задолго до Конфуция, а "Десять крыльев" – после него. Совершенно естественно поэтому, что в афоризмах Конфуция не говорится ни слова о "Книге перемен", хотя он совершенно определенно говорил о других классических книгах: "Шу цзине" и "Ши цзине". Последние полны историзма, они безусловно являлись документами, а документальность заменяла у Конфуция гносеологическую достоверность познания, т.к. Конфуций не занимался специально теорией познания. Поэтому "Книга перемен", не представляющая собою документального свидетельства о каких-нибудь определенных исторических фактах, как памятник умозрительного творчества, если бы и была известна Конфуцию, то подверглась бы только нападкам с его стороны. Если же Сы-ма Цянь и говорит о "ревностных" занятиях Конфуция "Книгой перемен", то к этому нельзя относиться с доверием, ибо Сы-ма Цянь не был точно информирован о времени Конфуция. Это ясно говорит он сам в конце биографии Лао-цзы. Однако на основании этих слов великого китайского историка мы можем полагать, что к его времени "Книга перемен" была уже совершенно принята конфуцианцами. Когда могло произойти это включение "Книги перемен" в круг конфуцианской литературы? Если проследить в этом отношении тексты того времени (от Конфуция до Сы-ма Цяня), то мы находим следующее.