ПРИЛОЖЕНИЕ
Замечания на книгу-диссертацию Ю.К.Щуцкого "Китайская классическая «Книга Перемен»" [995] (В.М.Алексеев)
Сегодня у нас большой научный праздник. Надо поздравить и Вас, и нас всех, и Институт востоковедения с редким и большим достижением. В самом деле, как приятно начинать серию докторских наших диссертаций с работы, которая не только не возбуждает сомнений в своих достоинствах, не говоря уже о доброкачественности, но и стоит несравненно выше всяких требований к доктору китайской словесности (филологических наук).
Надо при этом сказать, что сама инициатива этой работы встретилась с неисчислимыми трудностями, от которых – смею это заявить хотя бы от своего лица – всякий из нас в ужасе бы отступил. Например, в бессилии сражаться с наивными людьми, принимающими исследователя и переводчика за соавтора и злостно приписывающими ему, невзирая на анахронизм, все, что есть в оригинале. Для этих людей написать пасквиль на "И цзин" есть научная работа более достойная, чем научное объективное исследование этой книги, и Вы подвергались нареканиям и даже форменным гонениям за эту работу задолго до приведения ее в готовый вид. Толпа обскурантов ИВАН [996] решила отнять у Вас решимость закончить исследование этого крупнейшего памятника дальневосточной Азии, и даже мое представление о присуждении Вам докторской степени без защиты диссертации ввиду хотя бы трудностей, связанных с оппозицией Вам, было с негодованием запихано в дальний угол ящика, где и лежало без движения, хотя адресовано было не этому ящику, а высшей академической инстанции (вот что делает ведомственная субординация!). Мои отзывы о Вашей работе уничтожались! Просто!
Гонения на Вас и Вашу работу воспроизводят в точности (тем более что кое-кто из участников гонения был в той и этой конъюнктуре) гонения на меня в 1913 г., когда в моем курсе о Лао-цзы и "Дао дэ цзине" усмотрели "атомистическую теорию на футурологическом языке", подали жалобу Н.Я.Марру (декану) – и курс был упразднен. При этом даже мое призывание имени Льва Толстого в свидетельство интереса общества к Лао-цзы не помогло! <...>
Два года прошло с тех пор, как мною была прочитана Ваша работа, и я предпочел бы дать о ней отчет тогда же, а не теперь, когда мои заметки уже потускнели вместе с памятью моей.
Мы начинаем серию переводов и исследований китайских классиков с самого трудного из них – с "И цзина". "Книга перемен" состоит из афоризмов, легко усваиваемых и всеми повторяемых (в особенности в обиходной эпиграфике), и, далее, мест столь темных и непостигаемых, что от них открещиваются даже твердо знающие "Книгу перемен" наизусть – начетчики. Скажу по своему опыту, что среди своих учителей-китайцев (их было, по-моему, не менее двадцати!) я никогда не видел ни одного, кто не говорил бы об "И цзине" с восхищением и...
ничего в нем не понимал бы, кроме пафоса зазубренных экстравагантностей, подлинной экзотики. Я лично в начале моих штудий (особенно в 1903 г.) много раз занимался "Книгой перемен", но отступил перед ее трудностями. Затем Шаванн [997] по нашей просьбе прочел нам в 1905 г. лекцию об "И цзине", указав, что далее гадательного текста значение этой книги не идет и что научного значения эта книга не имеет, по крайней мере для историка (наука от этой точки зрения отошла). Наконец, в Китае я не встретил никакого сочувствия своим стремлениям понять текст "И цзина". Поэтому я и в свои университетские курсы этот предмет никогда не вводил.
Надо сказать вообще, что китайский консерватизм нельзя считать чем-то исключительно одиозным. Это, конечно, один из эксцессов, без которого не обходится ни один исторический народ, а тем более его литература. Но если бы он исходил только из одного источника, как, например, у христиан из Евангелия, то он был бы давно уже обречен на катаклизмы вроде европейских, в которых нетрудно видеть борьбу жизни с Евангелием и "пастырями добрыми". Нет, китайский консерватизм питался из разных источников. Вот почему "Книга перемен" всегда оставлялась как-то в стороне от эксцессов, особенно политических, и не вызывала боев насмерть.
Прежде всего, Вас никто не посмеет упрекнуть в том, что Вы выбрали нарочно "заумный" текст, чтобы парализовать критику, ибо всем нам вообще и в первую очередь полагается быть солидно знакомыми с "Книгой перемен". А так ли это? Затем, критиковать Вас, единственного знатока этого сложнейшего из предметов, – значит брать на себя больше того, что приличествует китаисту, знающему, что такое "И цзин". Решаюсь это сделать только по долгу руководителя Китайского кабинета и Вашего товарища. Дальше этого мои претензии не идут и идти не могут. Ведь Вы, знающий весь текст "Книги перемен" наизусть и вообще все сюда относящееся, являетесь единственным хранителем всего ее синтеза, и спорить с Вами по меньшей мере трудно, если вообще возможно (опасно!). Как минимум можно заявить, что в этой области более квалифицированного исследователя и переводчика найти нельзя, и не только среди нас. Поэтому критика Вашей работы не может идти нормально, т.е. как объемлющая линия к объемлемой. Это я выставлял как одну из причин, действующих на справедливость присуждения Вам степени доктора без защиты диссертации. Но мое ходатайство не вышло даже из ящика заместителя директора ИВ П.И.Воробьева.
Вся жизнь Ваша перед моими глазами. На первый взгляд Вы всегда разбрасывались, и были люди, обвинявшие Вас в дилетантстве. Но не я! Из всех Ваших увлечений Вы сумели составить свою научную личность в некий синтез, замечательно полносочный, многокрасочный. Из самых различных элементов получился синтез на редкость логический.
Но я выступлю прежде всего свидетелем Вашего научного развития. На студенческой скамье быстро складывалась Ваша личность, и все элементы получили развитие. "И цзин" пришел после всех, но, потребовав от Вас самых крупных усилий, оказался в конце концов торжествующим. Основные черты Вашей личности: энтузиазм, быстрота и широта охвата предмета, основательность, острота критики – все здесь. К этому же надо присоединить изобретательность, предприимчивость, ненависть к банальным дважды два и к стереотипам, находчивость и остроумие.
Укажу прежде всего, что Ваша книга – работа китаиста, философа и филолога, и япониста-филолога, и маньчжуриста: соединение, доселе не бывалое нигде. Но полнота китаиста отсутствует, поскольку книга не писалась в Китае. (У китайцев полагается сань тань [998] , поэтому я еще дважды в течение этой речи вздохну!) Вы принялись за исследование "И цзина" в языковом всеоружии; китайский, японский, маньчжурский и европейские языки. До Вас никто не был так вооружен. У нас были знатоки многих языков Дальнего Востока, но этот полиглотизм или был бесплоден, или, самое большее, обслуживал китайскую фразу (чтобы не провраться в остановке). У Вас же полиглотизм сосредоточен на обшей цели и имеет подлинно синологический аспект.